Французский король Филипп IV Красивый в начале XIV столетия сумел захватить графство Фландрское. Отныне Фландрия составляла лишь одну из королевских провинций, она была включена в земли французской короны. Однако, Филипп, заняв Фландрию, не сумел удержать ее за собой. Его политика натолкнулась на серьезную оппозицию – прежде всего, сопротивление городов.

Неизбежный ход событий, приведших к всеобщему недовольству и мятежу, ускорила неумелая политика наместника, которого Филипп поставил во главе Фландрии, Жака де Шатийона. По словам А. Пиренна, "во Фландрии, где бюргерство было всем, он желал управлять при помощи феодалов". В результате – "озлобление народной партии дошло до последних пределов. Она увидела, что результатом французского завоевания было лишь усиление в городах господства патрициев, а в сельских местностях – господства рыцарей". Попытки вечно нуждающегося в деньгах короля собрать дополнительные налоги с городских общин лишь обострили конфликт, т.к. патрициат перенес всю тяжесть поборов на ремесленников. Восстание было неизбежным.

Весной 1302 г. в Брюгге вспыхнул мятеж, которым руководил Питер де Конинк. Однако, 17 мая к городу подступили Шатийон и королевский советник Пьер Флот, в сопровождении большого отряда (около 800). Напуганные горожане сдались, и французы вошли в Брюгге. Однако ночью в город вернулись бежавшие было руководители мятежа, к ним с радостью присоединились недовольные, и на рассвете 18 мая отряд Шатийона был вырезан мятежниками, погибло более 300 французов. Это событие получило у современников прозвание "Брюггской пятницы" (или "Доброй пятницы"), а в историю вошло как "Брюггская заутреня". Вопреки свидетельствам "Гентских анналов" (написанных в этой части сочувствующим мятежу автором), очевидно, что резня была подготовлена заранее и что Шатийон попал в западню. Однако, ему, как и Флоту, удалось спастись, первому в замок Куртрэ, второму – в Лилль. Это событие послужило началом затяжной и дорогостоящей войны против французского господства во Фландрии.

Отныне пути назад жителям Брюгге не было. Поэтому они собрали ополчение и обратились к другим фламандским городам с просьбой о помощи. Ответили им все, кроме Гента, оставшегося верным королю. Собравшуюся армию возглавили Гийом де Жюлье (Вильгельм Юлихский; ок.1277-1304) и его дядя Ги Намюрский, внук и младший сын Ги де Дампьера (ум.1305), графа Фландрского, находившегося в заключении во Франции. Оденард был захвачен ими, и 26 июня мятежники подошли к замку Куртрэ, который все еще удерживал французский гарнизон.

Филипп Красивый, намеренный отомстить за "Брюггскую заутреню", выслал во Фландрию большую армию, состоявшую в основном из конного феодального ополчения. Ее возглавил Робер II Добрый (1250-1302), граф д'Артуа, внук Людовика VIII, родственник королей Англии и Франции.

8 июля французская армия подошла под Куртрэ. Три дня она стояла там, планируя наступление. Фламандцы поджидали их на своей позиции. Между войсками случались стычки, однако, так и не переросшие в полномасштабное сражение. Эти бои могли иметь место в районе уничтоженного моста через "реку", протекавшую перед замком. Французские источники, первое продолжение "Хроники" Гийома де Нанжи и "Большие французские хроники", заявляют, что французы пытались восстановить этот мост, разрушенный ранее фламандцами. Однако, им ничего не удалось, т.к. фламандцы "всегда нападали на французов и всячески препятствовали работе". Фламандские источники не сообщают об этом событии. Но если так оно и было на самом деле и если считать "рекой" Лис, возможно, это указывает на то, что французская армия пыталась окружить фламандцев и напасть с тыла.

Согласно "Гентским анналам", Артуа позволил своим войскам грабить окрестности Куртрэ, при этом французы (как же без этого!), конечно, не щадили ни женщин, ни детей, ни больных, обезглавили и изуродовали статуи святых в церквях, чтобы "показать свою жестокость и устрашить фламандцев". Но, естественно, доблестные фламандцы не были испуганы подобными деяниями, которые лишь "возбудили их и вызвали у них еще большее возмущение, гнев и боевую отвагу".

Чем действительно был занят Артуа, так это разведкой фламандских приготовлений к будущему сражению. В частности, как показывают его счета, он купил у некого Пьера л'Оррибля (вероятно, псевдоним – буквально, "Пьер Ужасный") за 13 ливров 10 су 10 денье (в парижской монете) план фламандских рвов. Сама по себе крайне любопытная деталь, доказывающая, что люди средневековья относились к войне крайне серьезно и тщательно.

Фламандская армия была довольно большой, многие города и деревни отправили в нее свои контингенты. Лодевийк (Людовик) ван Вельтем ("Историческое зерцало", около 1316 г.) полагает, что там было 13000 человек, а "Гентские анналы" предлагают даже цифру 60000! По оценкам Й.Ф. Вербрюггена ("Битва золотых шпор", 1952), там было от 7378 до 11000 фламандцев. В своей другой работе, вышедшей два года спустя (это была его знаменитая монография The Art of Warfare in Western Europe during the Middle Ages), он приводит более округленные результаты подсчетов – 8000-10500 пехотинцев.

Думают, что Брюгге выслал 3000 ополченцев, Вольный округ Брюгге и прибрежная Фландрия – 2500, Восточная Фландрия – 2500 (включая 700 гентцев Жана Борлута, которые, невзирая на запрещение старшин, присоединились к армии мятежников), Ипр – около 500. Всего, с дворянами и резервом (если оценить его в 500), до 9000 воинов.

Несколько источников подтверждают, что армия фламандцев состояла по большей части (если не полностью) из пехоты простолюдинов, поскольку дворяне и патриции, выставлявшие конницу, остались лояльными к Франции.

Пехотинцы стояли фалангой в плотном строю. Первая шеренга состояла из воинов с пиками (воткнувших тупые концы оружия в землю и устремившие наконечники в сторону противника), вторая была вооружена годендагами (дубина с насаженным вверху острием), третья – опять из пикинеров и т.д. На "сундуке из Куртрэ" (посвящен событиям 1302 г.) – кольчужные капюшоны с начерепниками, щиты-баклеры с умбонами, арбалеты, пики, мечи, фальшьоны, годендаги, стеганые гамбезоны, иногда поверх них кольчуги, бронированные перчатки.

Лодевийк ван Вельтем и "Гентские анналы" упоминают и арбалетчиков (и, видимо, лучников) при Куртрэ – согласно подсчетам Вербрюггена, их было менее 500 человек. В английском переводе Вербрюггена речь идет о примерно 500 слугах при войске – возможно, это и есть арбалетчики.

Число рыцарей и оруженосцев у фламандцев неизвестно. По мнению Вербрюггена, их было несколько сотен (до 500), но Пиренн пишет о примерно 30 (включая голландца Жана де Ренессе и нескольких дворян из Брабанта, Лимбурга и прирейнской Голландии). Т.Севан насчитывает во фламандской армии 56 рыцарей, из которых только 28 наверное участвовали в битве. Все они спешились и сражались в рядах пехотинцев.

Среди фламандских командиров, к счастью для них, были одни дворяне (Ги Намюрский, Гийом де Жюлье, Жан де Ренессе, Анри де Лонсин/Лонтцен, Госсин де Годенсховен/Госвин де Госвенховен, Дитрих де Хондешот/Тьерри де Хондшоте, Роберт де Левергем и Балдуин де Попперорде/Поппероде), хотя у немногих был военный опыт. Среди командиров был и Питер де Конинк. Общее руководство, возможно, осуществлял Жан де Ренессе.

Численность французской армии неизвестна, за исключением того, что она была большой – "много известных французских рыцарей и великое множество пехоты" (Большие французские хроники). "Хроника графов Фландрских" сравнивает фламандцев "с немногими людьми" и "множеством" (20000) французов. Ван Вельтем, напротив, дает цифру 7024. По подсчетам Вербрюггена, у Артуа было около 2500-3000 рыцарей и оруженосцев, 4000-5000 пехоты (скажем, 1000 арбалетчиков, 1000-2000 копейщиков и 2000 бидо). Т.е. силы были примерно равны, и, пожалуй, что фламандцы даже превосходили числом.

Но главная сила французов заключалась в их коннице, "цвет французского рыцарства" (и некоторое количество верных королю фламандцев и голландцев, Leliaarts, сторонников лилии) выступил в этот поход, и источники подчеркивают значительный процент рыцарей в составе этой армии. По большей части конные латники состояли на королевском содержании. В пехоте служили в основном арбалетчики-"генуэзцы" (в кольчужных капюшонах, бацинетах, стеганках, с мечом и колчаном на перевязи), хотя их набирали по всей Италии, и легковооруженные из Испании (Наварры и др.), "бидо", вооруженные парой дротиков, копьем и ножом у пояса (Гийар замечал, что "никакого другого оружия у них нет").

Чтобы преградить путь к замку, фламандцы стали прямо перед ним, заняв угол между городом Куртрэ и рекой Лис. Вожди выстроили их фалангу. В тылу у них была Лис, перед левым флангом – ручей Гренинге, перед правым – ручей Гроте (Большой). Пехотинцы стояли на достаточном расстоянии от ручья, чтобы свести к минимуму потери от болтов генуэзских арбалетов. Но это пространство, как показали события, оказалось достаточным для того, чтобы французские рыцари смогли развернуть атаку, перейдя ручей.

На правом фланге стояли брюггцы с Гийомом де Жюлье. Центр, укрытый частью за Grote Beek, частью за Groeninge Beek, состоял из контингентов Вольного округа Брюгге и Восточной Фландрии. Левый фланг (Ги Намюрский) – контингенты Алоста, Оденарда и Куртрэ, а также гентцы. Ренессе ждал с резервом (500 или 1200 человек, по разным оценкам) за центром. Ипрцы следили за гарнизоном замка и охраняли тыл фламандского строя. Перед фронтом фаланги были рассеяны фламандские стрелки.

Кроме того, во время осады замка фламандцы рыли на соседних полях рвы, готовясь отразить атаку конницы противника (почему-то Вербрюгген ничего не говорит о них). Многие из них они объединили с Лисом, тем самым, наполнив их водой. Другие они замаскировали грязью и растительностью. Поздний источник ("Хроника Фландрии", около 1477 г.) утверждает, что стоявший на поле боя туман (в этой части нынешней Бельгии и впрямь летом часто случается густой туман) еще больше скрыл рвы.

За исключением Жиля ле Мюизи (аббат Св. Мартина в Турнэ), который пишет, что фламандцы сначала не обнаружили особого боевого настроя, почти каждое описание битвы подчеркивает их высокое моральное состояние. Правда, похоже, что сей настрой проистекал из того простого факта, что бегство было невозможно, поражение значило полное уничтожение армии. Оставалось только победить или умереть.

Описания битвы при Куртрэ позволяют проиллюстрировать редкий случай – психологию средневековой битвы. Невероятно трудно устоять перед несущейся на тебя конницей в открытом поле, если ты пехотинец, это заложено в человеческой психологии. Вот как описывает в середине XIX в. полковник В. Зигман эффект производимый конной атакой: "Нравственное влияние, присущее кавалерии, которым она часто больше делает, нежели своими пиками и саблями... если сплоченная кавалерийская масса... отважно... летит на пехоту, то... неприятное чувство охватывает эту последнюю, так как каждый отдельный человек остается простым смертным; чувство это может перейти в панический страх, особенно если конница явится неожиданно...". По мнению военных того времени, "физически невозможно, чтобы пехотинец устоял против лошади, несущейся на него во весь опор". Даже хорошая пехота выдержит натиск конницы лишь если та "дурно управляема", имеет изнуренных лошадей или действует на вязкой или скользкой местности.

Собственно говоря, считается, что эффект рыцарской атаки был в первую очередь психологическим, ибо нельзя заставить лошадь атаковать другое животное, человека или укрепление. Но, летя во весь опор на врага, всегда надеялись, что он не выдержит грозного зрелища и побежит еще до столкновения.

По словам ван Вельтема, фламандцы нервничали, тревожились, "ужасно боялись предстоящего ужасного боя. Не было возможности к отступлению, и враги приближались. Каждый причастился на месте, и затем они сгрудились поближе друг к другу. Таким образом они были выстроены, как словно то была каменная стена, чтобы выдержать ужасное испытание".

Но они верили, что их дело правое, что Господь на их стороне и что Он приведет их к победе. Согласно поздней традиции (хроника Жана де Брюстема), они "радовались и волновались, ревя подобно львам" (забавное, должно быть, зрелище!).

Поднятию боевого духа способствовало и то, что рыцари спешились – с тем, чтобы сделать невозможным бегство и поддержать или поощрить мужество простых воинов. "Хроника графов Фландрских" пишет, что только предводители удержали воинов от бегства с поля боя при виде французов.

Ги Намюрский посвятил Питера де Конинка и двух его сыновей в рыцари, вместе с еще примерно 30 богатыми горожанами из Брюгге. Затем он и Гийом тоже отослали своих коней и заняли место в первом ряду, в обычных шлемах без забрал, держа пику или годендаг в руках. Перед битвой бывшие при войске францисканцы отслужили мессы и произнесли проповеди, воины причастились и помолились.

Если верить источникам, Жан де Ренессе (или кто-то другой) произнес перед войском речь. Сам факт, безусловно, выдуман, не говоря уже о том, что это физически невозможно. Ясно лишь, что непосредственно перед боем по рядам передали приказ поражать и людей, и лошадей в бою, никому не брать добычу, а тот, кто сделает это или сдастся врагу или побежит, будет убит на месте. Пленных было велено не брать – битве было суждено стать одним из самых беспощадных и кровопролитных сражений Средних веков. Боевым кличем установлен был "Лев Фландрии!".

Утром, после разведки, для чего были отправлены двое маршалов, устроили военный совет, где многие высказались против атаки. Коннетабль Рауль де Клермон, сир де Нель, указал на опасность для рыцарей, если они будут сражаться на том берегу ручья. В случае отступления, ручьи станут ловушкой для конницы. Он советовал выманить фламандцев в поле. Жан де Бюрла, гран-мэтр арбалетчиков (т.е. начальник пехоты), предложил с помощью своей легкой пехоты нанести фламандцам настолько серьезный урон, что им придется отступить. Тогда рыцари смогут нанести решающий удар. Годфруа Брабантский (брат герцога Брабантского Жана I) думал, что лучше будет не атаковать, но применить обычный французский прием – измотать фламандцев, заставив их простоять весь день в строю, без еды и питья, на жаре, и на следующий день они уже не смогут сражаться.

Однако, возобладало мнение желающих немедля начать сражение с этими "бедными и безоружными крестьянами". Робер де Артуа проигнорировав все предостерегающие советы, сигналами труб выстроил войска в три линии (пехота, 8 баталий конницы и резерв из 2 баталий) и незадолго до полудня вступил в сражение.

Битва началась с перестрелки между арбалетчиками и бидо с французской стороны (за ними на некотором расстоянии следовали отряды конницы) и арбалетчиками и лучниками – с фламандской. Похоже, что и тех, и других было немного, но постепенно фламандцы отступили. Французские пехотинцы продвинулись вперед, их стрелы начали достигать рядов фламандской фаланги, сами они легко миновали рвы и, похоже, вступили в ближний бой. По словам Жиля ле Мюизи, они действовали столь удачно, что "были почти на грани победы".

Но пехоту остановил приказ Робера де Артуа (Вербрюгген почему-то думает, что пехота еще только дошла до ручьев). Как сообщает "Старая хроника Фландрии", французские рыцари, видя, что пехота вот-вот разобьет фламандцев, подошли к Артуа и спросили его: "Сир, чего вы еще ждете? Наши пехотинцы... наступают так, что они одержат победу и мы не стяжаем здесь чести". Но, по мнению "Фландрской хроники", рыцари атаковали только потому, что решили – фламандцы бегут с поля боя.

Возможно, впрочем, что Робер считался не только с дворянской честью, но и с тем соображением, что без поддержки конницы пехотинцы были бы разбиты фламандской фалангой. Но думается, что бой протекал довольно успешно до приказа Артуа.

Пехотинцы уступили дорогу своей коннице, но некоторые не расслышали приказа или запоздали и были потоптаны. Подавляющее большинство, впрочем, благополучно отошло в промежутки между баталиями или раздалось по флангам.

Рыцари как можно быстрее (чтобы не быть застигнутыми контратакой) пересекли водное пространство. Некоторые лошади оступились, других пришлось понукать, несколько всадников выпали из седла, но в целом преграда была форсирована удачно.

Левое крыло (4 баталии де Неля, Жана де Бюрла, Годфруа Брабантского и двух маршалов) перешло Гроте, быстро перестроилось, перешло на быструю рысь и атаковало правый фланг и часть центра фламандцев, разогнав попутно их стрелков, укрывшихся в тылу фаланги. Часть всадников придержала коней, но большинство рыцарей со страшным грохотом сшиблись с пехотой (как полагают, выстроенной 8 рядами вглубь), но брюггцы выстояли. Годфруа Брабантский поверг на землю Гийома де Жюлье, срубил его знамя, даже пробился сквозь ряды фламандцев, но в конечном счете его стащили с коня и убили. Пал и Рауль де Нель. Последовала ожесточенная рукопашная, и фламандцы с более длинным оружием, пиками и годендагами, получили немалое преимущество над французами, которые не имели достаточно пространства для маневра.

В этот момент правое крыло (3 баталии) пересекло Гренинге, но в большем порядке, чем на левом фланге французов, и обрушилось на восточных фламандцев. Однако, и здесь первый натиск был отбит, после чего рукопашная разгорелась уже по всему фронту.

Надеясь помочь своим, Жан де Лан сделал отчаянную вылазку из замка, и его люди подожгли дом на рыночной площади, намереваясь отвлечь ипрцев. Но те остались у замковых ворот и успешно отбили атаку гарнизона.

Тем временем схватка продолжалась. Одно время положение казалось угрожающим для фламандцев, особенно в центре. Но Ренессе поспешил с резервом на помощь, и французские рыцари были отброшены. Этот успех воодушевил фламандский центр на контратаку, за ним последовали фланги – 3000-4000 фламандцев (по оценкам Вербрюггена, реально – раза в полтора больше) теснили французских всадников к воде. Среди французов воцарилось всеобщее замешательство. По словам автора одной английской поэмы, французские рыцари были подобны "зайцу", угодившему в "ловушку". Жан де Хокзем использовал другую метафору для рыцарей, падавших во рвы: как "быки, приносимые в жертву, без защиты".

Робер де Артуа понял, что его армия будет разбита, и сам бросился в атаку со своими людьми (вероятно, 8-я баталия), одновременно приказав арьергарду (резерв) вступить в бой. Под звуки труб рыцари Артуа столкнулись с войсками Ги Намюрского. Ряды восточных фламандцев частью расстроились во время наступления, поэтому Артуа первоначально удалось добиться успеха, углубиться во фламандский строй и достичь знамени (Робер даже успел сорвать часть полотнища). Его атака и зрелище приближающегося арьергарда вызвали панику в рядах отряда Ги, часть воинов даже бежала. Но на помощь фламандцам подоспели подкрепления, брат Виллем ван Сафтинге/Сефтингхе из аббатства Тер Дест сразил лошадь графа (по другим сведениям, самого графа, но есть указания и на что, конь провалился в ров) и Робер был убит, якобы моля перед смертью о пощаде.

Завершив разгром конницы, фламандцы перешли ручьи и двинулись на арьергард. Последний, в составе 2 баталий, на протяжении всего этого времени не двигался с места. Но стоило фламандцам оказаться на другом берегу, как конница французов бежала к Лиллю и Турнэ, увлекая за собой пехоту (около 15:00). Фламандцы преследовали их на протяжении 10-11 километров.

К вечеру беглецы достигли Турнэ, где обменивали свое вооружение на хлеб, хотя некоторые из них были слишком потрясены, чтобы есть. Жиль ле Мюизи: "С башен церкви Богородицы Турнэ, аббатства Св. Мартина и города они могли видеть бегущих по дорогам, сквозь изгороди и поля, в таком количестве, что никто из тех, кто не видел этого, не поверил бы... В окрестностях города и в деревнях было столь много умирающих от голода рыцарей и пехотинцев, что то было ужасное зрелище. Пытавшиеся найти еду у города обменивали на нее свое снаряжение. Всю эту ночь и следующий день прибывшие в город были столь напуганы, что многие из них не могли даже есть".

Потери были потрясающими – только один из командиров участвовавших в бою баталий попал в плен (Матье де Три, сир де Фонтенуа), остальные были убиты. Погибли 63 знатных дворянина (включая маршала Рауля де Неля и командующего, Робера де Артуа), канцлер Пьер Флот и по меньшей мере 700 рыцарей (возможно, до 1000). Списки убитых в хрониках занимают несколько страниц (!). Среди них маршал Ги де Клермон, сир де Бретей, брат коннетабля; маршал Симон де Мелен, сенешаль Лимузена; Годфруа Брабантский, сир де Аршот; Арно де Веземель, маршал Брабанта; гран-мэтр арбалетчиков Жан де Бюрла, сенешаль Гиэни. Кроме того, пали Жак де Шатийон (но его брат Ги, граф де Сен-Поль, спасся); Рено де Три, сир де Вомэн; Жан де Понтье, граф де Омаль; Жан де Бриенн, граф д'Э; Жан де Три, граф де Даммартен; Робер де Танкарвиль, шамберлен Нормандии; Тома де Куси; Годфруа, сир де Аспремон; Рауль де Фламан, сир де Кани и Верпилье; Жан де Эно, граф Остреван, сын графа де Эно. Робер, граф Овернский и Булонский, уцелел, но его сын Годфруа погиб, как и сын графа де Суассона, Рауль.

Ф. Контамин полагает, что на поле осталось до 40 % от числа французских рыцарей, хотя Вербрюгген и Г. Функ-Брентано предлагают цифру 50 %. Даже Жан Фруассар десятилетия спустя вспоминал о том, как пали "граф д'Артуа и весь цвет Франции".

Потери фламандцев неизвестны, думают, что не более "нескольких сотен". Впрочем, учитывая накал боя, сомнительно, что почти 1000 рыцарей позволили убить себя столь легко. Можно думать, что число убитых фламандцев не уступало количеству павших французских всадников.

Фламандцы разграбили тела павших французов, сняв с рыцарей несколько сотен золотых шпор (которые они развесили в церквях Куртрэ), и ушли, оставив тела не погребенными. Что любопытно, источники, похоже, говорят о том, что и своих убитых победители не стали хоронить, почему – непонятно (были так опьянены победой?). Тело Робера де Артуа, все же, было доставлено в соседний монастырь ангелами (французская версия) или лояльными фламандцами (прозаическая версия) и захоронено там.

Во Франции победа мятежников и гибель множества благородных воинов была воспринята как трагедия. Фландрия, напротив, чествовала своих героев. Джованни Виллани писал о тех днях: "Столь горды и неустрашимы стали фламандцы после своей победы при Куртрэ, что один фламандец с годендагом не боялся убить двух конных французских рыцарей".

Правда, их пыл быстро охладила битва при Арке (1303 г.), а потом и поражение при Мон-ан-Певеле (1304 г.). В результате, в июне 1305 г. в Ати-сюр-Орж фламандцам пришлось подписать мирный договор с французским королем на весьма жестких условиях.

Собственно, вопрос о том, почему французы проиграли битву при Куртрэ, беспокоит ученые умы вот уже более столетия. Обвиняли то рвы и топи, то Робера де Артуа, то пехотную тактику (и ухитрялись находить тут чуть ли не первую в мире победу пехоты над конницей), Функ-Брентано вообще изобрел целую теорию "старого, отжившего себя мира рыцарства" Франции и более сильного "нового, современного мира" Фландрии. Тогда, конечно, французы были обречены изначально. Правда, непонятно, зачем они в таком случае вообще вышли на поле?

Тем, кто любит вспоминать о "битве шпор" и пресловутой (и фантастической) "пехотной революции" Западной Европы (за исключением, пожалуй, Англии 2-й половины 1310-х-1320-х гг.), хотелось бы задать один простой вопрос – а что же сталось с этими золотыми шпорами, этими славными символами победы "современной" фламандской пехоты над "устаревшей" рыцарской конницей (которая была уже полностью наемной)? Ответ очень прост – их увезли домой французы, ровно через 80 лет. И увезли из спаленного дотла Куртрэ, уничтожив предварительно при Роозбеке такую же пехотную фалангу, что стояла при Куртрэ в 1302 г. А еще раньше – нанеся сокрушительные поражения этим же фалангам при Мон-ан-Певеле и Касселе, а потом и при Отэ, Рюпельмонде, Гавере, Брюстеме. На фоне всех этих побед Куртрэ и Арк (в последнем случае – бесполезная и дорогостоящая победа) смотрятся несколько иначе. Но вот Куртрэ знает каждый, чего не скажешь о фламандских поражениях, отнюдь не доказавших непобедимость фламандской тактики.

К. ДеВрайс уделил много места попыткам доказать, что рвы и ручьи нисколько не помогли фламандцам в победе. Признав, что рвы упоминаются практически всеми хронистами, наградившими их эпитетами "изменнические", "зловредные" или, на худой конец, просто "вредные", и французы якобы "дрожали", натолкнувшись на них, он замечает, что "есть много причин, почему их нельзя признать единственной причиной поражения французской конницы". Во-первых, фламандские источники уделяют им крайне мало места в своих описаниях баталии и не придают сей оборонительной мере какого-либо особого значения.

Item, те источники, что были написаны на фламандской стороне и упоминают о рвах, видят в них лишь второстепенную причину своей победы. "Хроника графов Фландрских" говорит, что фламандцы, оказывается, даже не подозревали о том, что произойдет, и эффект, произведенный рвами на французскую атаку, поразил в первую очередь их самих. "Старая хроника Фландрии" и третье продолжение "Деяний аббатов Св. Трудония" настаивают, что французские рыцари начали падать во рвы, только когда были разбиты и отступали – т.е. во время конной атаки их даже не заметили.

Item, несмотря на уверения Виллани и прочих авторов о том, что французы находились в блаженном неведении относительно подобной преграды на своем пути, ряд источников (и самый надежный из них – счета самого Робера де Артуа!) доказывают иное. Тем более что французская пехота ведь шла впереди конницы и, если и не форсировала рвы, то отлично их разглядела!

Но на фоне других сражений его аргументы кажутся несколько неубедительными. Вся фламандская тактика была настроена на оборону, выжидая противника на благоприятной позиции – как только они переходили в наступление, открывая фланги и тыл фаланги неприятельской коннице, как тут же терпели сокрушительные поражения. Причем всегда фланги построения, а нередко и фронт и тыл, старались опереть на естественные препятствия. Другое дело, насколько полезными оказывались эти препятствия для атакующей стороны. Но в случае Куртрэ польза их очевидна, хотя и для обороняющихся – окружив себя со всех сторон водой, фламандцам просто некуда было бежать, даже если бы им этого очень захотелось. Им ничего не оставалось, кроме как ждать и молиться.

Как бы там ни было, рвы ли тому причиной, или (скорее всего) особенности конской психологии (как уже было сказано, нельзя заставить лошадь атаковать человека), или просто пики фламандцев (а рыцарям, невзирая на всю их храбрость, умирать, конечно, вовсе не хотелось), но прорвать строй французской коннице не удалось. Ей пришлось принять бой, стоя на месте. И отсутствие возможности для маневра и натиска, в условиях численного превосходства противника, означало для нее гибель. Вскоре их загнали ко рвам, а потом и в них.

Битва при Куртрэ лишь в очередной раз на протяжении Средневековья продемонстрировала то простое обстоятельство, что стойкая пехота, будь то итальянцы, шотландцы, швейцарцы, фламандцы, дитмаршцы, англичане, может разгромить тяжеловооруженную конницу, особенно если заранее выберет и подготовит местность (здесь: рвы) для будущего поля боя и если ограничится глухой обороной в плотном строю. И если коннице не удастся прорвать их строй и рассеять пехотинцев, ее, как и при Куртрэ, ожидают поражение и огромные потери. По словам одного анонимного хрониста, там "словно исчез весь цвет французского рыцарства". Впрочем, французы оказались способными учениками – более в истории франко-фламандских войн мы не встретим упоминаний об атаках в конном строю. И, как показал Мон-ан-Певель, пикинеры фламандцев были беспомощны против противника, располагавшего большим количеством стрелков.

Основным источником фактов для данной статьи послужила книга Келли ДеВрайса "Пехотные приемы ведения войны в начале XIV века" (K.R. DeVries, "Infantry Warfare in the Early Fourteenth Century", Woodbridge, 1996, pp.9-22). Там же и полная библиография, включая указания на публикации источников, ни один из которых, к сожалению, по сей день не переведен на русский язык (хотя, к счастью, есть французские и английские переводы). Использовалось и описание битвы в работе Й. Вербрюггена (J.F. Verbruggen, The Art of Warfare in Western Europe during the Middle Ages, Amsterdam-N.Y.-Oxford, 1979, pp.166-173). Единственное русскоязычное описание Дельбрюка давным-давно устарело и не представляет никакого интереса (за исключением его фантастической теории о том, что фламандцы, оказывается, атаковали французскую конницу, когда та пересекла рвы).

Французская и фламандская тактика и военная организация изучена по работам Ф. Контамина (Contamine Ph. La guerre au Moyen Age. Paris,1999), Д. Николя (Nicolle D. French Medieval Armies 1000-1300. Osprey,1991), Й. Вербрюггена (Указ. соч.) и Й. Хита (Heath I. Armies of the Middle Ages. Vol.I. Worthing,1982).

"Средневековые города Бельгии" А. Пиренна (переиздана в 2001 г.), часть его "Истории Бельгии", хотя и написана с ярко выраженным фламандским патриотизмом (чем грешит и монография Вербрюггена), все же полезна для понимания событий до и после битвы при Куртрэ. Любопытные соображения о политике Филиппа Красивого можно найти в первой главе ("Участники") "Процесса тамплиеров" М. Барбера (М.,1998).

Битва при Куртрэ 11 июля 1302 г.

Битва при Куртрэ
11 июля 1302 г.